Материал нашел и прислал Мин Кау.

"Убивайте всех, Господь своих узнает".
Этой фразой Симон IV, граф Монфор и Лестер, перечеркнут на века. Он произнес ее в Безье в 1209 году, во время крестового похода против альбигойцев, когда распорядился взять город и перебить там все население. Нашлись совестливые, спросили кровожадного графа: "А вдруг там не только еретики? Вдруг там окажутся католики? Как же нам отличить католика от еретика?" Но Монфор дал гениальный ответ - "всех"...
По другой версии, вопрос задал сам Симон, а ответ принадлежит легату папы Иннокентия III - Арно Амори.
И, наконец, бытует совершенно уж дикое мнение, будто эти слова произнес святой Доминик...

"Убивайте всех"!.. Одна из тех загадок, что преследуют меня с детства. С того самого лета, как нам выдали учебники на следующий, шестой, класс. Как обычно, я взахлеб прочитала учебник истории - в том году это была история европейского средневековья. Советская педагогическая мысль обогатила мое воображение информацией о том, как варвары с грохотом опрокинули Римскую империю, поотбивали носы у памятников искусства, построили феодальную лестницу, учредили инквизицию и предались религиозному фанатизму. Свет в вечной ночи зажег только Данте, предвещая эпоху Возрождения.
Именно тогда эта фраза - "убивайте всех" - и прозвучала для меня впервые. Потом я то забывала о ней на несколько лет, то снова вспоминала и пыталась понять - как у человека язык повернулся... "Всех"... Дети тоталитаризма, мы болезненно отзываемся на знакомую гримасу, если она таращится на нас из глубины веков.

В конце концов, мне надоело ломать голову над отвлеченными понятиями, и я решила написать о Монфоре роман. Другого способа понять этого человека у меня не было.

Тема "Завоевание Лангедока северянами-крестоносцами" имеет давнюю и весьма прочную романтическую традицию. Поначалу я собиралась следовать именно этой традиции.
Какое сердце не затрепещет при словах "восстание", "вольнодумцы", "свобода"? В 70-е годы в Ленинградском музее истории религии и атеизма в Казанском соборе имелась композиция с восковыми фигурами, поражавшая фантазию каждого школьника: мрачный застенок инквизиции, "тройка" скрюченных врожденным мракобесием монахов и молодой красивый еретик с гордо поднятой головой.

Схема рисовалась следующим образом.
Прекрасный Лангедок ("бель-Лангедок") благоденствует под властью доброго графа Раймона. Звенит лютня. Слагаются песни. Процветает куртуазия - Наука Веселого Вежества. Творят трубадуры. Что-то булькает в колбе у алхимика, безобидного чудака, стоящего на пороге великих открытий. Искусство уравнивает всех - среди трубадуров есть и знатные сеньоры, и простые "ходоки по миру".
Торговля, науки, образование, искусства - всего этого в изобилии. Лучше всего эта картина нарисована в первом романе Анн и Сержа Голонов об Анжелике, в главе "Тулузская свадьба". Загадочный супруг Анжелики, Жоффруа де Пейрак, культивирует в своих владениях тот самый "бель Лангедок", который был разрушен религиозным фанатиком Монфором. Кстати, и самого Пейрака ждет та же участь...

Вторая тема, связанная с образом бель Лангедока, колыбели искусства и гуманизма, - вольнодумство. Где мысль парит, там она парит вольно, тут и говорить не о чем.

Граф Раймон одинаково сильно любит всех своих подданных. Он отказывается преследовать тех, кого мракобесы-католики называют "еретиками". При нем свободно дышат все, в том числе и последователи катарской веры (у нас их чаще называют альбигойцами, по центру распространения их религии - городу Альби).

Мировоззрение катаров в нашей литературе лучше всего показано в романе "Мастер и Маргарита". Собственно, вся идеология этого произведения - катарская. Бог на земле бессилен, а дьявол - всесилен. Дьявол в воплощенном мире действует как добрый бог для людей. Бог вынужден - если речь идет именно о материальном мире, в данном случае, о судьбе мастера - действовать через дьявола: "Он прочитал сочинение мастера и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем".

Несокрушимая аргументация Воланда в диалоге с Левием Матвеем - это катарская аргументация. "Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей... Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп".

Конечно, Левий Матвей глуп. Он даже не берется возражать, зная, что задача не по силам: "Я не буду с тобой спорить, старый софист".
Типичный ответ "простеца" изощренному в спорах катарскому проповеднику. Дьявол у Булгакова говорит правду и учит добру. В принципе, это не расходится с представлениями средневековых богословов. Дьявол почти всегда говорит правду. Он лжет только в чем-то одном, но - самом главном. Ложь завуалирована столь искусно, что запутает кого угодно. Простец может ощущать - кожей - что ложь где-то рядом, но найти, выделить, определить ее не может. И поэтому не спорит.

Левий Матвей у Булгакова подан также с точки зрения катара: это ученик, искажающий Учение. Невежда. Католики, по представлениям катаров, извратили веру.

Итак, перед нами - прекрасный Лангедок. Лакомый кус для северных волков. Прельствившись на богатства и прокиснув от зависти, они двинулись завоевывать южные земли. Поход возглавил религиозный фанатик, старый крестоносец, безжалостный, свирепый Симон де Монфор.
Книга "Священная загадка" спрашивает: "Почему такую красивую землю внезапно отдали на поругание варварам, свирепствующим чуть ли не по всей Европе?"

Монфор опустошил страну, захватил Тулузу. За ним следом шла инквизиция, чтобы уничтожить искусство. Характерно звучит высказывание Жоффруа де Пейрака ("Анжелика"), обращенное к архиепископу: "Вот достойный наследник кюре Фулька из Нейи, правой руки ужасного Симона де Монфора, который сжигал на кострах альбигойцев и испепелил утонченную цивилизацию Аквитании! До сих пор еще, четыре века спустя, Лангедок оплакивает уничтоженные сокровища и содрогается от ужаса, когда слышит рассказы о его зверствах".

Имея столь удобную и чрезвычайно выгодную в романтическом отношении схему, я принялась читать собственно о Монфоре...